Советская система различала пропаганду и агитацию. Может быть, в этом различении — ключ к современному российскому телевидению? Беседа с научным сотрудником Университета Гронинген (Нидерланды) Мариэль Виджермарс.
— Первый вопрос. Чем отличается нынешнее официальное телевидение новой путинской эпохи от советского? Многие говорят о нем как об исключительно пропагандистском телевидении, но есть ли какие-то отличия между советской пропагандой и нынешней пропагандой Первого канала российского телевидения?
— Я не эксперт по советскому времени, но я думаю, что, конечно, есть такие элементы, которые похожи, например финансирование. Конечно, есть сходство, но, по-моему, это другая ситуация, другое, нынешнее время. Нам необходимо принять во внимание, что не только экономический контекст медиа изменился с советских времен, но и социально-культурный контекст, восприятие телезрителей. Но, конечно, следует сказать, что Первый канал не является примером свободных СМИ. Критика государства значительно ограничена вследствие либо структуры телевидения и политического давления сверху, либо самоцензуры.
— Это бесспорно. Но сам стиль ведущих, того же Михаила Леонтьева и других, это стиль пропагандистов или нет?
— По-моему, да. Это телевидение с особой целью. Это пропагандистский стиль. Но есть различие между Леонтьевым и другими ведущими. По-моему, Леонтьев — это пример очень пропагандистского стиля.
— А в чем именно пропагандистский стиль? По чему мы сразу узнаем, что это пропагандист?
— Я даже не знаю, как это видится. Это очень сложный вопрос. В этом есть и пропаганда. Но, по-моему, это история о том, что нет других возможностей, есть только одна история, одна точка зрения. Более того, это точка зрения, очень политическая. Это идет сверху — различие между государством и народом. Это такой миф.
— Да, но миф о народе — это один из главных пропагандистских мифов.
— Конечно. По-моему, если речь идет о современном телевидении, тогда… Есть, конечно, другие каналы, которые выражают более критичный взгляд на государство, как, например, канал «Дождь». Это культурные элиты, это другая точка зрения. Но есть и Первый канал.
— Но мы говорим пока о Первом канале. Для вас какой метод лучше подходит для исследования таких явлений? Социологический или антропологический?
— Я голландка, я не русская, поэтому я думаю, что для меня социологический метод более подходит. Потому что, когда мне необходимо сделать анкеты или что-то подобное, понятно, какие вопросы надо задавать. А надо сказать, что я не получила ни антропологического образования, ни социологического. Так что я не знаю точно, что в России определяет эти подходы.
— Обычно у нас усваивается в основном социологический подход к медиа, попытка выстроить социологию того, кто смотрит телевидение. А что развивается у вас, как телевидение изучается, кроме социологии телевидения, в вашем университете?
— Изучение процессов, производства, включая институты финансирования. Также это близко к предмету cultural studies — как идея власти воспроизводится в культуре.
— Как выглядит власть на российском телевидении? Я имею в виду на официальном российском телевидении, каков образ власти?
— Это мужественный образ: сильной, но справедливой власти. Мы знаем, что это вам нужно, и все будет в порядке. Так ведет себя отец народа.
— Но такой была, допустим, сталинская пропаганда. Скажем, в брежневской было принято указывать на отдельные недостатки: официальная пропаганда, с одной стороны, прославляла страну, с другой стороны, боролась с недостатками, с бюрократизацией и так далее. То есть давала критику, которая тем самым амортизировала недовольство масс. А нынешнее официальное российское телевидение борется с недостатками?
— Я думаю, что есть такие программы, особенно программы с дискуссиями, в которых можно увидеть и другие точки зрения. Например, «Суд времени», где собираются несколько ученых.
— Да, но, скорее, у нас эти программы являются исключением. А вот, например, российские ток-шоу являются пропагандистскими? Скажем, ток-шоу Андрея Малахова на Первом канале? Притом, что вроде бы они посвящены простой жизни простых людей, то есть это аналог шоу Опры, но в них есть пропаганда в отличие от, скажем, шоу Опры?
— Я не могу сказать, я не знаю, я занимаюсь документальными фильмами, сериалами. Поэтому я не очень хорошо знаю эти программы — ток-шоу.
— А в документальных передачах что прежде всего бросается в глаза?
— Все идет очень быстро — однодневный монтаж. Это как спектакль, я бы сказала, дивертисмент.
— И чему служит этот монтаж?
— Может быть, только для развлечения, чтобы телезрителям не было скучно. Если вам покажут что-то стремительное, то это и будет настоящим шоу.
— То есть российское телевидение вам кажется клиповым?
— Да. Есть документальные фильмы Леонтьева, есть другие, например «Не верю», вы это смотрели? Или «Анатомия протеста». Это такой стиль монтажа, я пока не могу однозначно охарактеризовать, что это.
— А кроме монтажа как бы вы сами определили дискурс?
— Я пока не могу сказать, делать такие серьезные выводы, потому что я пока только посмотрела несколько программ, не более пятидесяти. Но мне было интересно заметить, что у вас совсем другая реклама, чем в Голландии. Она более дидактическая. Нигде я не видела столько рекламы товаров для здоровья. Человек в вашей рекламе — не потребитель, а опекаемый. Это то же самое обучение, но только легкое и ненавязчивое. Возможно, в этой ненавязчивости, мнимой незаметности — и главный эффект вашей нынешней «пропаганды».
